им казалось, что если все это кончится - то оставит на них какой-нибудь страшный след:
западут глазницы
осипнет голос
деформируется скелет
им обоим в минуту станет по сорок лет
если кто-то и выживает после такого - то он заика и инвалид
но меняется только взгляд
ни малейших иных примет
даже хочется, чтоб болело
но не болит [c]
isaac langdon & destiny hope
тур победителя двадцать вторых голодных игр; вечер в капитолии
-дамы и господа, победитель двадцать вторых голодных игр — айзек лэнгдон!
они кричат что-то, скандируют моё имя. я улыбаюсь, чувствуя, как жар начинает растекаться по телу. кричите как громче, сукины дети. кричите как можно громче, до тех пор, пока не сорвете свой голос.
они кричат что-то. голоса сливаются в один сплошной гул, из-за которого становится трудно разобрать какие-то конкретные фразы. они тонут, гаснут среди других голосов. таких же громких. таких же восторженных. таких же пустых.
они кричат что-то. они на грани. с каждой новой секундой все сильнее бьются в своем собственном, понятном только им экстазе. а я лишь пытаюсь не думать о том, насколько они уязвимы здесь и сейчас. я лишь пытаюсь не думать о том, что пока они что-то восторженно выкрикивают в мой адрес, любой восьмилетний мальчишка из нашего дистрикта без труда смог бы пересчитать каждый из их позвонков.
-улыбайся шире, сукин ты сын. - я слышу пьяный голос ментора прямо над своим ухом. - пока ещё есть такая возможность.
в этом воздухе нет ни спасения, ни спокойствия.
улыбайся, пока есть силы держаться на самом краю. улыбайся, пока они позволяют тебе находиться вершине айсберга, который рано или поздно начнет постепенно таять. улыбайся, пока они не успели сбросить все твои иконы, нарисованные их же рукой, в пылающей костер, в котором уже и так тлеют сотни чужих измученных лиц. и даже когда они примут решение распять тебя окончательно, продолжай наигранно улыбаться.
в этом воздухе только запах смерти. и похоти.
слишком много алчности и предательства. слишком много чужих голосов — хриплых, сдавленных, приглушенных. слишком много неискренности.
я говорю, что рад их видеть, хотя даже не знаю их имен. я говорю им, что они отлично выглядят, хотя понимаю, что проломленные грудные клетки идеально подошли бы к их нарядам. я говорю им слишком многое, а потом понимаю, что мне больше не хватает слов.
-прикрой меня. - ментор рычит в ответ что-то невразумительное, я принимаю это за согласие и спешно удаляюсь, чувствуя, как толпа смыкается за спиной тугим кольцом.
слишком душно, слишком тесно. одно сплошное слишком. я снимаю пиджак, пытаясь хоть как-то освободиться, но реальность настойчиво держит за горло, не позволяя дышать в размеренном темпе.
я с ненавистью бью кулаком о двери лифта, надеясь, что он наконец закончит противиться и приедет раньше, чем объектив очередной камеры поймает мое лицо в свой фокус. кто бы мог подумать, что закулисные голодные игры окажутся гораздо ужаснее голодных игр реальных.
кто бы мог подумать, что даже спустя столько времени ты каждое утро будешь просыпаться там, на арене. среди горы трупов, возвышающейся у твоих ног.