первые три наши встречи я оставляю тебе шрамы на память.
говорю, что это для того, чтобы ты помнила меня вечно, чтобы никогда и ни за что не смела забывать, потому что однажды я сама наверняка забуду свое собственное имя. первые три наши встречи я говорю. просто говорю. говорю так, будто молчала вечность. будто ком стоял посреди глотки, а теперь исчез, позволяя отныне дышать полной грудью. да только иногда её все равно продолжает разрывать на части. точно в том месте, где три года и двадцать два дня назад красовались кровавые проклятия чужого ножа.
-у меня болит слева. - говорю я, позволяя тебе целовать себя где угодно, а сама комкаю пальцами простыни, вцепляюсь в них ногтями, в жалких попытках удержаться чтобы не кинуться и не свернуть тебе шею. потому что каждое неосторожное прикосновение напоминает о бойне. потому что каждое неосторожное прикосновение пронзает тело разрядами электричества, заставляя скулить от боли. меня выворачивает. меня разрывает.
первые три наши встречи я оставляю тебе шрамы на память.
я вцепляюсь в тебя, чтобы удержаться, чтобы не упасть. потому что внизу меня ждет стая разъяренных зверей. с красными кровавыми глазами и разодранными ртами. точно такие же, какими я видела их в последний раз, какими я оставила умирать их там. на арене. я знаю, они наблюдают за мной до сих пор. они видят нас с тобой.
каждую ночи они приходят и дышат мне в шею. дышат в упор. нашептывают мне на ухо о том, как сильно они меня ненавидят. я ведь навсегда лишила их возможности касаться кого-то, а сама касаюсь тебя. мне кажется, их радует лишь то, что я не могу физически ощущать что-либо.
никакой боли, когда я случайно подворачиваю лодыжку, в третий раз обегая свой дистрикт - старая привычка. никакой боли, когда случайно проливаю себе на колени горячий кофе - непозволительная роскошь для обычных жителей. никакой боли, когда мой бывший ментор выворачивает мне руку, потому что я слишком сильно разошлась - нельзя кричать на детей, которые все равно сдохнут через пару дней.
в каждом твоем движении, в каждом твоем взгляде, в каждой твоей улыбке я вижу их глаза.
я оставляю тебе шрамы на память, потому что отчаянно хочу забыть себя, но хочу, чтобы меня помнила ты. потому что однажды я буду не в состоянии назвать своё собственное имя. потому что память - странная штука. она так избирательно вытесняет все хорошее, заставляя плохие воспоминания часами биться в голове.

*

я ревниво закусываю губу, когда замечаю как ты на неё смотришь.
фейт. мне так не нравится её имя, потому что если подробно покопаться в его истоках, то можно обнаружить, что оно означает вера.
знаешь в чем проблема? проблема в том, что там не будет никакой веры. ты просто действуешь по заранее составленному алгоритму. алгоритму, который внушили тебе менторы и стилисты. ты просто действуешь на автомате, надеясь, что никакие внешние обстоятельства не обрушат твой план. а потом он в итоге летит к чертям. так задумано.
ты выходишь на арену полная сил. готовая разодрать глотку каждому, кто приблизится к тебе ближе чем на метр. а потом случайно смотришь в чьи-то большие детские глаза

я желаю им всем самой страшной смерти, потому что если их кто-нибудь не прибьёт там, на арене, я самолично сверну им шею здесь. назовем это благородным поступком. назовем это сочувствием. хотя это больше смахивает на зависть. липкую, непонятную и совершенно не нужную. но зависть.

*

ты, касаясь губами мочки моего уха, шепчешь мне, что теперь можно дышать.
но, знаешь, нельзя научиться дышать заново, если однажды уже потерял
последние три наши встречи я оставляю шрамы тебе в память.

- о таких делах у нас в дозоре сотрудников обычно спрашивают. гесер в курсе, что ты могла, вообще-то, погибнуть?
макс серьёзен как никогда. брови сведены к переносице, а на лбу залегла одна единственная морщинка, проявляющаяся только в моменты, когда тёмный действительно сосредоточен.
- у тебя второй уровень, истратова. и пара лет опыта оперативной работы. согласен, неплохо. но там четыре ведьмы было. и не какие-нибудь, а те, о которых нам едва ли не легенды в школе рассказывали. а от вас кто? ты, медведь да тюнников ваш. заебись команда. на их третий уровень повелись, да? ради этого дела тигрицу и илью можно было и из отпуска отозвать, порталы провесить, а не клоунов на ринг выпускать. ольга куда смотрела?
- мы не клоуны. - полина недовольно хмурится. - это наша работа, между прочим.
макс на секунду задумывается о том, что сейчас самое время ей по-детски надуть губы да топнуть карикатурно ножкой. в иной бы другой ситуации он бы автоматически улыбнулся и потрепал её по волосам, не забыв отметить того, какая же она идиотка. сейчас же он явно не настроен выдавливать из себя улыбку, даже притворную. но отпустить пару ласковых в адрес нерадивой светлой готов с двойным удовольствием. только все эти «дура» и «идиотка» совсем не стандартно разбиваются об одно единственное: «ты в курсе, что ты, блять, могла сдохнуть?».
но макс молчит, отсутствующим взглядом осматривая полину с ног до головы.
и благодаря едва ли не всех богов, что после беглого отчёта в ночном дозоре она сразу же
- работа? какая именно?
- можно подумать, ты бы сам...
- вот именно, полиночка. я бы сам в такой ситуации в дело бы точно не полез. – обычно спокойный макс сейчас не выдерживает и срывается на крик. – на твоё счастье, ваш долбоёб-тюнников весь удар на себя принял. надеюсь, ваши целители хороши настолько, чтобы его по частям собрать.
- а что, блять? ты ж у нас тут спец по лечебным заклинаниям. может, и андрюше помочь хочешь? – полина не сдерживается и кричит на макса в ответ.
где-то в подъезде слышен звон разорвавшейся лампочки.
макс остывает.
- нахер мне твой андрюша сдался? мне бы твою ебучую ауру прочистить сейчас.
- а что с ней не так? – недоверчиво, но в то же время взволнованно хмыкает полина. у макса пересыхает в горле. – целители руку срастили, сказали, что жизни ничего не угрожает.
макс молчит.
полина пытается вставить какую-нибудь тупую фразу или неуместную шутку, но в голову ничего не идёт, и она быстро оставляет эту идею. голова, как ни странно, однако, внезапно начинает болеть. макс словно чувствует это и поспешно вытягивает вперед руку.
нащупать незамеченный целителями перелом удаётся не сразу. пару раз поля вскрикивает то ли от боли, то ли от неожиданности, но макс старается никак не реагировать на её действия.
лишь в очередной раз холодно приказывает - не вертись.
сломанное ребро встаёт на место.
- хорошо, что мне семён ваш позвонил. – макс небрежно откидывает волосы со лба, а потом разминает руки. самое сложное всё ещё впереди. – ты виталику, кстати, должна теперь.
- что именно? мячик? кость? шампунь от блох?
- девственность. - отрезает макс.
- извини, с этим не получится. сама её ищу. – полина пожимает плечами и пытается подняться с кресла. но макс преграждает ей путь. – блять, потоцкий, я, конечно, тоже этого хочу, но не думаю, что секс после такого тяжелого дня пойдёт хоть кому-то из нас на пользу.
- я и не собирался тебя трахать, истратова. – абсолютно без эмоционально хмыкает макс. и полину это настораживает. – я ещё не закончил.
дело обычно начинается с банального аспирина. дальше в ход идет авиценна. иногда, в редких случаях, таких, как сейчас, приходится прибегать к чему-либо по тяжелее.
сейчас ситуация явно не из стандартных. руки-ноги у полины целы, да и потеря крови ей явно не грозит. и на первый взгляд всё выглядит действительно нормальным, даже почти идиллически. ровно до тех пор, пока что-то не подталкивает макса взглянуть на светлую через сумрак.
на первом слое всё спокойно. полина аура едва ли не всеми цветами радуги разливается по серому сумраку. на голову надет привычный цветочный венок. макс всегда удивлялся всем этим нелепым светленьким атрибутам. то, что большинство знакомых ему тёмных стандартно напяливали на себя рожки приводило его в недоумение ещё больше.
на втором слое образ истратовой словно затянут пеленой и слегка дрожит. и макса это настораживает.
на третьем слое над полининой головой зависает чёрная воронка. пусть и не большая в размерах, но сильная по вложенной в неё энергии. и с каждой секундой она вертится всё быстрее.
- что там? – полина нервно сглатывает, замечая пустой, словно невидящий взгляд макса.
- там всё пиздец плохо, полиночка. боюсь, времени у нас не так много, так что просто заткнись и не мешай. – макс пытается говорить ровно и спокойно, дабы не выдать собственной паники. но сердце уже само по себе словно поднимается к горлу. макс прикрывает глаза, пытаясь усмирить собственный пульс.
только полина, кажется, явно не собирается пытаться держать себя в руках. или хотя бы делать вид.
голова у неё начинает раскалываться всё сильнее. а в висках бешено стучит.
- надо позвать ольгу. или гесера. ты ведь сможешь мне провесить портал? ебаный в рот, макс, скажи, что сможешь.
- я сказал, заткнись, дура ты тупая, блять. – макс снова не сдерживается. пальцы сами по себе сжимаются в кулаки.  - а теперь закрой глаза и не двигайся. – на полину макс старается не смотреть, но точно знает, что она чётко выполняет все его указания. - светлые тут не помогут. ты мне веришь?
ответа макс не дожидается – сразу шагает на третий слой. воронка продолжает вертеться, незримо вздымая вверх светлые полины волосы. макс не раздумывая тянет руку вперёд.
сбить воронку на расстоянии нет никаких шансов. да и давить прессом или стрелять излюбленными полиной файерболами – слишком опасно, они наверняка лишь подпитают проклятье.
макс не соображает, что делает. действует практически на одних эмоциях и интуиции, и они сейчас оказываются гораздо эффективней, чем опыт. тёмные редко сбивают с кого-то воронки.
пальцы дрожат. макс протягивает невидимую даже в сумраке сеть к проклятию над головой полины. воронка замедляет своё вращение – очень медленно, неуверенно. тёмному кажется, словно проходит пара часов, прежде чем она окончательно останавливается.
макс втягивает в себя всю вложенную в проклятие энергию, туго скручивает её, а затем выталкивает наружу – как можно дальше от полины. а потом, обессиленный, шагает обратно в реальность.
аспирин, авиценна, алента…
теперь ещё снятие воронок ведьминских проклятий с ауры.
сценарии никогда не повторяются. но дело всегда стандартно заканчивается бокалом алкоголя - конечно же, дорогого, - выуженного из запасов макса.
вот и сейчас, когда полина спустя минуту открывает глаза, макс протягивает ей стакан с настоящим шотландским виски.
- иногда мне кажется, что ты специально лезешь лишний раз на рожон, чтобы просто завалиться ко мне в 3 часа утра, заляпать пол своей кровью и выжрать мои запасы. отец, между прочим, весь этот алкомаркет долгие годы собирал, а тебе было достаточно семи месяцев, чтобы едва ли не все бутылки открыть. сложно было одну выбрать и её равномерно опустошать?
руки у макса всё ещё дрожат, а под глазами залегли чёрные синяки. волосы липнут ко лбу от холодного пота. пока полина выпивает протянутый ей стакан до дна, почти что залпом, макс шарит по ящикам в поисках энергетического амулета. и только разрядив его, успокаивается окончательно.
полина опускает пустой стакан на пол и смотрит куда-то сквозь макса.
- сложно. а ещё мне понять кое-что сложно.
- и что же?
- раз вы, тёмные, лишний раз рожон не лезете, людей не защищаете, что ж ты там блять такой важный и дохуя осторожный забыл? и здесь сейчас не пойми кого из себя строил?
- ты, истратова, никак одну истину запомнить не можешь. – усмехается макс, опираясь спиной на стену. –  мы, тёмные, кроме спасения своей собственной шкуры ещё и за то, что нам дорого, кому угодно глотки перегрызем. наплевав на правила, этику, мораль и другие любимые вами, светленькими, категории.
- даже сборищу ведьм?
- даже им.
- даже всему конклаву?
- даже ему.
- и даже...
- и особенно твоему припизданутому на голову шефу, если он ещё раз отправит мою девушку в самое пекло без должной страховки.
полина расплывается в идиотской улыбке.
- завтра будем учиться нормальные щиты ставить. - говорит макс, наклоняясь, чтобы поцеловать полину в светлую макушку. а потом подхватывает её на руки.
поля обнимает его за шею, довольно зевает, уткнувшись носом ему в плечо и моментально засыпает, едва максим опускает её на кровать. тёмный принимает это за добрый знак и наклоняется, чтобы поцеловать истратову в лоб.
а потом возвращается в гостиную, доставая телефон и снимая морок с лежавшего всё это время на столе амулета.
амулет волхвов, который считался утраченным двести лет назад, сейчас сияет в руке возвращающегося в спальню макса.
- алло, эдгар? да, я забрал, то что было нужно. – разрывающийся от внутренней силы амулет холодом обжигает ладонь. – нет, светлые ничего не получили, не думаю, что они даже были в курсе, иначе бы отправили более сильную команду. я заброшу его в дозор с утра. понятия не имею, как старухи могли скрывать от нас это так долго. спасибо юре, что вовремя в москву со своего минска вернулся, мы бы с алисой и виталиком одни не справились. да, я в курсе, что единственная задержанная сдохла. чему ты удивляешься? за что купил, за то и продаю. нехер на мою девушку проклятия насылать было. то, что мне самому при первой встречи хотелось прикончить её, роли никакой не играет.
макс скользит взглядом по спящей на его кровати обессиленной полине. светлая спит, свернувшись калачиком и обнимая себя за плечи. макс тянется, чтобы прикрыть её одеялом. 
- и, да. мне нужен отгул, как минимум, на неделю. это не обсуждается. – макс сбрасывает звонок, словно в подтверждении своих слов.
телефон с амулетом летят на прикроватную тумбочку. и если мобильник недовольно пищит и сразу же отключается, то амулет моментально уходит в сумрак, для невооруженного глаза принимая облик цветочного горшка. видимо, уже по привычке.
макс осторожно касается лба полины ладонью, убирает прилипшие к лицу волосы. поле снится что-то явно беззаботное, почти детское, и макс улыбается.
в светлую, переливающуюся всеми цветами радуги ауру вплетаются нити тёмных защитных заклинаний, макс умело маскирует их, не оставляя никаких следов тёмной энергии. так, по крайней мере, ему будет немного спокойней.
макс вряд ли когда-нибудь скажет полине «люблю».
полина, наверное, никогда этого не попросит.

для визуализации: макс - илья найшуллер
марина - александра бортич
и саунд: pyrokinesis - ECHO
Мама снова спрашивает: "Макс, ну когда ты женишься?". Что там по всем канонам должно быть: посадить дерево, построить дом, родить сына? Жизнь, можно считать, удалась.
Макс так не хочет. Хочет - выпить, чтобы раздражение от бритья перестало так зудеть и чтобы директор школы позвонил и сказал, что уроки отменяются, потому что морозы, можно поспать подольше.
Максу бы не помешала сейчас пара лишних часов сна.
Под глазами - синяки. Даже страшно смотреть.
Макс почти и не смотрится в зеркало, давно перестал фотографироваться, а когда проходит мимо зеркальных поверхностей, опускает вниз глаза.
Только ловит в метро иногда взглядом надпись на дверях вагона: "не прислоняться".

"Максмолегыч", - Марина отводит взгляд, прячет его под ресницами, под которые под слоями туши, по ощущениям, выглядят ещё более пушистыми.
Макс не знает, зачем это ей, краситься. По его мнению у неё и так всё прекрасно. Но об этом он, конечно, никому не скажет. В очередной раз шумно выдохнет, оближет губы. А потом спросит: "Да, Марина, у Вас вопросы?".

Он ко всем своим ученикам - на Вы. Сначала - как дань уважения, по всем законам - "ученик - тоже личность", позже - чтобы легче было держать дистанцию. Только с Борисовой это с каждым разом становится всё сложнее.
Особенно когда он в очередной раз замечает, как она сводит свои тонкие коленки и оправляет на них юбку, теребя её за край.
"Вы мне обещали, что объясните тему о политических партиях".
Макс недоуменно моргает.
А потом вспоминает.

Опустошённая в одиночку бутылка водки, переполненная пепельница, Сплин где-то на заднем плане. 
"Марина, может, вам чем-то помочь?", - набирает он в диалоге вк.
"Да, я болела, объясните мне тему".

После они до семи вечера сидят в кабинете, разбирают типы политических партий. К концу - у Борисовой всё отскакивает от зубов, Макс и не сомневался, она девчонка способная.
По возвращению домой, Макс долго не может вылезти из душа.